Времена, когда Советским Союзом правил Н. С. Хрущёв, нельзя назвать сытыми. Но уж временами весёлыми – точно. Ещё бы не веселиться, если закончился партийно-государственный террор, который условно, но с большим на то основанием был назван «сталинским». Хрущёв от имени возглавляемой им партии пообещал, что больше такого не будет. Ему, недоверчиво покачивая головой, поверили.
А потом Хрущёв пообещал коммунизм в Советском Союзе. К 1980 году! Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный! Никита Сергеевич вообще любил обещания.
В это обещание поверили ещё меньше. Большинство понимало: если смотреть не из кремлёвского окошка, то до времени, когда будет «каждому по потребностям» – как до Луны на четвереньках. Впрочем, в красивую сказку верить приятно. Раньше верили в бога, потом в батьку усатого, а вот нынче – в коммунизм. По такому случаю в далёких горах Памира даже пик Сталина срочно переименовали в пик Коммунизма.
Всё же, хотя во времена Хрущёва было много смешного и забавного, Никита Сергеевич вошёл в историю страны не как комедиант. Его имя осталось в русском языке не названием водки, а «хрущёвками». Так стали называть более или менее приличное жильё, которое стали строить не для партийно-советской элиты, а в массовом порядке. Миллионы квадратных метров для миллионов.
Так же, как производство автомобилей, СССР импортировал из-за границы и производство «машин для жилья». Задачу сформулировали просто и доходчиво: числом поболее, ценою подешевле. Германскую санитарную норму, установленную ещё во времена дедушки Бисмарка, пересчитали в сторону уменьшения. Толщину стенок взяли из французских стандартов, невзирая на то, что российский климат на французский похож мало. Процесс производства тоже изменили в сторону удешевления и упрощения. Конечно же, все архитектурные излишества были заклеймены на самом высоком уровне и со стройплощадок изгнаны. Благодаря этому дома по виду приблизились к родимому советскому бараку. Но всё-таки «хрущёвки» были не бараками, а полноценным по тогдашним стандартам жильём с квартирами, рассчитанными на проживание одной семьи.
По всей советской стране появились «Черемушки». Эту подмосковную деревню первую начали застраивать новыми жилыми кварталами, и поэтому это слово стало в Советском Союзе символом нового строительства, массового строительства. Композитор Дмитрий Шостакович не побрезговал поучаствовать в пропаганде и заодно попробовать силы в новом для себя жанре. Он написал весёленькую оперетту «Москва, Черёмушки».
Великий златоуст Черномырдин пустил в народ фразу-мем «Хотели, как лучше, а получилось, как всегда». В отличие от многих советских затей, когда провозглашалось одно, а выходило совсем другое, то, что разумелось под симпатичным словом «Черёмушек» по большей части воплотилось в жизнь. Строительство действительно, стало массовым и, действительно, велось ударными темпами. На строительной площадке одна другую сменяли три бригады. Работа шла круглосуточно, поэтому пятиэтажный дом сдавали всего за три недели. Для тогдашнего неторопливого советского строительства это была воистину космическая скорость.
Индустриальное строительство, в самом деле, позволило расселить миллионы людей в собственные квартиры. Нет сомнения, что все эти люди по-другому стали относиться к «Хрущу», единственному до той поры советскому руководителю, который вдруг неожиданно стал выполнять давние обещания большевиков и заботиться о народе.
Особенных новаций здесь придумывать не требовалось. Советскому Союзу не нужно было становиться первопроходцем массового жилищного строительства. В других странах эту задачу уже не раз решали, и решали успешно. Пресловутую санитарную норму, то есть величину жилой площади, необходимой для нормальной жизни одного человека, обосновали и рассчитали в Германии ещё в конце 19-го века, когда там развернулось массовое строительство недорогих домов для рабочих. Некоторые прогрессивные российские фабриканты, те же Морозовы, строили по немецким проектам рядом со своими фабриками казармы для рабочих. В начале двадцатого века в Орехово-Зуево рабочим жилось гораздо лучше, чем в Москве.
С 1919 до 1934 год в Вене муниципалитет возглавляли социал-демократы. Поэтому в те годы в австрийской столице тоже строили много жилья для рабочих и неимущих. Самая известная из этих построек называется Карл-Маркс-Хоф (двор Карла Маркса) и до сих пор является самым длинным жилым зданием в мире. Оно растянулось почти на 1.2 километра!
Чуть позже, во времена Великой депрессии по инициативе президента Франклина Рузвельта в США построили целые поселки социального жилья. Здесь за очень низкую арендную плату получали жильё тысячи семей бедных американцев. Стандарты социального жилья были по-американски высоки: одноэтажные коттеджи в 3-4 комнаты каждый. В домах имелось отопление, небольшая кухня, ванна. Таким образом, США стали пионерами массового строительства доступного жилья для небогатых слоёв населения.
Московские Черёмушки стали полигоном освоения технологии сборного домостроения. Но и эта технология была отработана в США еще в 1910 году. При застройке небогатого пригорода Нью-Йорка Квинса на специальном заводе изготавливали стенные панели из бетона. Затем их привозили на строительную площадку, где рабочие очень быстро собирали из этих заготовок коттеджи в один и два этажа.
Домостроительные комбинаты появились в Германии, во Франции, в Голландии после Второй мировой войны, когда Европа стояла в развалинах. Гений архитектуры Ле-Корбюзье провозгласил, что дом – это машина для жилья. А, как известно, машины надо собирать на заводском конвейере. И дешевле, и качество выше. Вот в Европе и развернули индустриальное домостроение, для того, чтобы быстро ликвидировать недостаток жилья. «Дома с конвейера» стали строить на окраинах крупных городов.
Расставание с коммунальным бытом было радостным. Общежитская жизнь классная, но только пока молодой. Манит радость общения! Манит количество новых знакомств, новых, неожиданных, впечатлений... Но спустя несколько лет начинаешь ценить иные прелести: чудо приватности и тишину одиночества. Верно сказано, что счастья на свете нет, а есть только покой и воля. То есть, отдельная жилплощадь. Квартира, пусть даже тесная, плохонькая, но своя. С дверью, которой можно отгородиться от всего мира, гори он огнём со всем своим комсомольским задором!
Кстати, насчёт молодого задора. Молодым архитекторам скучновато было проектировать однообразные квартиры-«распашонки» с тесными прихожими, совмещенными санузлами, и малюсенькими балконами. Но под рукой архитекторов оказалась такая экспериментальная площадка, как Черемушки. И здесь они пошли на масштабный эксперимент, спроектировав Дом нового быта.
Новый быт – это что? Для кого предназначался дом этого нового быта? Для публики юной и дерзкой, для одиночек и молодых семей, еще не обзаведшихся детьми. В Доме нового быта были запланированы большие общественные пространства. В таких многофункциональных пространствах можно было размещать библиотеки, клубы, спортзалы. В отдельном крыле размещались предприятия бытового обслуживания. Предполагалось, что благодаря этому две с половиной тысячи жителей возводимого дома будут избавлены от обременительных бытовых забот. В самих квартирах не было кухонь, вместо них выгородили всего-навсего кухонные уголки. Глупо готовить, если можно сходить в современное кафе, уютное и дешевое, где столько возможностей пообщаться с друзьями, послушать новые песни, даже потанцевать и завести новые знакомства. Именно так жили персонажи ранних романов братьев Стругацких, именно таким виделось светлое коммунистическое завтра, полдень 22-го века. Энтузиасты нового быта считали, что они дают будущим жильцам возможность преодолеть одиночество и чувство отчужденности, которое появляется у обитателей большого города, и которое по самой природе человеку чуждо. Люди ведь – существа общественные!
Даже адрес у Дома нового быта был новаторский, улица Телевидения. И не спроста. Юго-западный район Москвы находится выше других частей столицы. И Всесоюзный телевизионный центр, рядом с которым должна была взлететь на полукилометровую высоту передающая бетонная башня, по планам начала 1960-х годов должен был находиться именно здесь, на природной возвышенности, в новом районе, где, конечно же, расцветёт новая жизнь. Ведь в те романтические времена телевидение было новым искусством и представлялось символом светлого будущего. Мнение о том, что телевидение вскоре заменит и кино, и театр, и все прочие искусства, было довольно расхожим.
Если вспомнить совсем недавнюю советскую историю сверхновый Дом нового быта был продолжением идеи «Домов-Коммун». Эта идея обустройства нового быта была очень популярной в 1920-е годы. Что может быть лучше совместного проживания коллег и единомышленников, свободного обмена идей и даже свободной любви? Однако весьма скоро энтузиазм совместного сожительства иссяк. Хотите, как лучше? – Получится, как всегда!
Многие люди, особенно немолодые, помнили, во что превратились «Дома-Коммуны». И получая смотровые ордера в этот дом, наотрез отказывались переселяться в новаторское здание. Никто не хотел переселяться в 22-й век, чувствуя, что получится переезд из коммуналки в другую коммуналку! Никто не хотел жить единым человечьим общежитьем. Уж нажились! Увольте!
Блестящий эксперимент не удался. Дом Нового коммунистического быта превратили в общагу. Правда, в общагу высококлассную, разместив там Дом студента и аспиранта МГУ. А через несколько лет Всесоюзный телецентр решили строить в Останкино, и улицу Телевидения переименовали, присвоив ей имя партийного функционера Шверника. А поскольку товарищ Шверник был когда-то профсоюзным лидером, ещё и соседнюю улицу называли Профсоюзной.
Американцы уже имели отрицательный опыт в строительстве социального жилья. Они на практике увидели, что сожительство людей в огромных многоэтажках приводит к усилению криминогенной обстановки. Поэтому в современной Америке не строят ни «Черемушек», ни «Бирюлева», ни «Чертанова». Хотя мощности строительной индустрии это бы позволили,
Советская промышленность к строительству «хрущевок» была не готова. Требовалось организовать фактически новую отрасль, крупнопанельное домостроение. Во всех крупных городах появились домостроительные комбинаты. А кроме того, стандарты решения жилищной проблемы полностью изменили. Конечно, коммуналки «под корень» не извели, но они уже не считались нормальным жильем. Комната в коммунальной квартире перестала считаться решением жилищного вопроса. Архитекторы и инженеры, в свою очередь, усовершенствовали технологию производства. Квартиры сделались более уютными, а кварталы панельных домов уже не гляделись столь удручающе, как раньше. Опять же, улучшили инфраструктуру, озеленили улицы и дворы. «Хрущёвки» перестали выглядеть убого.
В сплошной лихорадке буден позабыли о том, что архитекторы и строители с самого начала утверждали: дома, выросшие в многочисленных «черёмушках» по всей советской стране, всё же были временным решением. Крупнопанельные дома первых серий рассчитывали на двадцать пять лет. Это относительно короткий срок, время жизни одного поколения. А дальше рассчитывали на рост мощностей домостроительных комбинатов и обновление старых домов. Вернее, на их снос и возведение на прежнем месте зданий более совершенных и более удобных. «Хрущёвки» простояли полвека, то есть вдвое больше, чем рассчитывалось. Только сейчас их начали сносить. Да и то не везде. Так что слово «хрущевка» прописалось в русском языке надолго.