---

Как советские студенты овладевали марксизмом-ленинизмом. А он – ими

Советским студентам в течение всего времени учёбы скармливали невиданное количество общественно-политических наук. По всем законам диалектической логики количество переходило в качество, а качество было прискорбным.

Оно, казалось, и неплохо было бы разбавить взгляд технаря на мир некоторой долей гуманитарного знания. А уж будущим научным работникам разбираться в философских вопросах, как говорится, велел сам бог. Которого, конечно, не существует, но формы божественного несуществования были настолько многообразны, что скромный курс научного атеизма мог бы превратиться из сборника инвектив в интереснейший обзор по истории религий.

Беда коренилась в том, что все советские общественно-политические дисциплины были марксистско-ленинскими по форме. И опять же, по законам диалектической логики, форма одолевала содержания.  Рушились все благие начинания, буде таковые начинания в чьей-нибудь голове и возникали.

Начнём с того, что посещаемость лекций и семинаров по сакральным предметам должна была в идеале быть стопроцентной. Пропущенные занятия, если только пропуски не закрывались справкой от врача, могли утопить беднягу-студента не хуже, чем Герасим утопил свою Муму. А, как известно, насильно мил не будешь, особенно в юности. Это, во-первых.

Во-вторых, любому мало-мальски смышлённому молодому человеку свойственно своемыслие, каковое жестоко наказывалось, в первую очередь, преподавателями общественно-политических наук.

Я был знаком с парнем, который начитался Гегеля. Этот поступок сам по себе был достоин уважения. Ведь Ленин, как известно, называл произведения Гегеля лучшим средством для получения головной боли.

Но во многой мудрости, как заявил один известный философ, много печали. Мой знакомый не сошёлся в своих взглядах на упомянутого философа-идеалиста с лектором, который поставил ему «неуд», и диалектический материализм парню пришлось пересдавать. Плакала горькими слезами его стипендия! Идеализм не устоял перед материализмом.

Хотя среди преподавателей общественных наук бывали и либералы. Но даже таким, как предупреждали опытные люди, приходилось доносить вышестоящему начальству, если студенты собирались «больше трёх» или выражали взгляды слишком уж неортодоксальные для будущих технарей. Учение Маркса доказывало свою верность, слегка обнажая свою всесильность.

Наконец, в-третьих, – и это был отдельный плач – изучению единственного правильного учения сопутствовало конспектирование первоисточников. О, это была дополнительная нудная работа. Для конспектов заводилась отдельная общая тетрадь, куда необходимо было заносить гениальные мысли классиков. Причём обязательно разборчивым почерком. Как всегда, с нудной и бессмысленной работой лучше всего справлялись аккуратные девочки. Они переписывали в тетрадочки отдельные абзацы из полных собраний сочинений и даже выделяли особо важные цитаты красным цветом . За что их хвалили преподаватели на семинарах и за что они удостаивались бонусов на экзамене.

Среди трудов классиков, подлежавших обязательному конспектированию, был единственный философский труд Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». Его изучали.тщательно и всесторонне. Показателем того, что студент покорил этот своеобразный «пик Ленина» служил конспект этой работы вождя, который должен был соответствовать всем правилам оформления конспектов.

Штурм пика Ленина

Сначала чтение книжки Ленина даже развлекало. Будучи партийным публицистом, писать легко и доступно он умел. «Материализм...» был написан весьма живо. Читателя радовало и то, что едва ли не на каждой странице Ильич выдавал трепку многочисленным оппонентам, имена которых, спустя шестьдесят лет, нам ничего не говорили. При этом в выражениях вождь пролетариата не стеснялся.

Однако, несмотря на живость изложения, содержание труда не прояснялось. Ругань становилась однообразной и начинала приедаться. Толстенький томик Полного собрания сочинений, казалось, на глазах становился толще, а желание прочитать его до конца пропадало напрочь. Боюсь, что даже отличники (и аккуратные девочки тоже) не смогли осилить сокровище ленинской философской мысли.

Впрочем, творчески мыслящие мазохисты есть в любом деле. Один такой извращенец сосчитал ленинские обзывательства и даже реестрик составил: в одном столбце имя ругаемого, а во втором – сколько раз его Ленин обругал.

Результирующая таблица выглядела вполне себе научно. Вторую лидирующую строку в этом отчёте занимал швейцарский философ Рихард Авенариус. Его Ильич поминал незлым тихим словом приблизительно 300 раз. Однако австрийский физик Эрнст Мах (Ernst Mach; 1838 - 1916) лидировал с большим отрывом. Его Ленин обругал более 800 раз.

За честь великого физика

Когда надо к завтрашнему семинару прочесть довольно объёмную книжку, обращаешь мало внимания на содержание. Мах, Авенариус, Юм, Беркли – да гори они все огнём! Сдать и забыть!

Между тем, на нашем курсе отыскался человек, который о Махе знал побольше нашего. Случаются смешные совпвпадения в жизни. Так вот, фамилия этого парня была Махов. Был он сыном военного лётчика, истребителя. Пойти по стопам отца Махов-младший не смог, подвело здоровье. Но пламенным апологетом авиации он стал. Выражаясь современным языком, евангелистом от авиации.

Пятьдесят лет назад многие из нас и слова такого не знали, евангелист. Матфей, Марк, Лука, Иоанн – были просто себе имена в странноватом древнерусском написании. Некоторые счастливчики прочли изданную совсем не массовым тиражом книгу «Мастер и Маргарита», которую называли «Евангелием от Булгакова». Как раз появилась и зазвучала песня «Над небом голубым», тем более прекрасная, что смысл её был загадочен. Какие-то непонятные лев, вол, орёл, небесная звезда... Только потом пришло понимание того, что животные эти символизируют евангелистов, легендарных авторов рассказа о жизни Христа.

Недавно слово «евангелист» получило новое значение. Так стали называть знающего человека, интересно и страстно рассказывающего о достижениях в какой-либо области. Их деятельность способствует росту числа сторонников того или иного продукта (чаще всего, компьютерной программы) и создаёт образ этого продукта, названный модным словом «бренд».

Махов знал о самолётах о лётчиках всё. От него и мы узнали, что в авиации существует число Маха, названное именем того самого Маха, которого проклинал Ильич. Это число обозначается большой буквой М и определяется, как частное скорости воздушного потока и скорости звука. Лётчики-истребители уважают число Маха. Боевой самолёт тем более неуязвим, чем он быстрее. Следовательно, чем больше он может развить «махов», тем лучше.

Уже за одну причастность Эрнста Маха к авиации, Махов-младший принялся бороться с товарищем Лениным за его честь, словно венский профессор приходился ему дорогим дедушкой, не менее. Он разузнал всё, что было известно о Махе положительного и делился с окружающими своими знаниями. От него мы узнали, что Мах был неслабый физик. Он выдвинул принцип Маха, согласно которому пространство без наполняющих его объектов не существует. Этот принцип полностью противоречил пониманию Ньютона, который смотрел на пространство, как на огромную коробку, куда можно складывать все предметы нашего мира. По Маху наличие коробки обусловливалось существованием её содержимого. Нечего складывать – нет и коробки. Взгляд, весьма близкий к общей теории относительности. Эйнштейн ценил взгляды Маха, а в любой популярной книге по теории относительности принцип Маха хотя бы раз, но упоминается.

Бытие определяет сознание

За противоречие авторитету великого Ньютона многие мои однокашники зауважали Маха.  Ещё более его зауважали, когда выяснилось, что книги Э. Маха в СССР не издавались. Он был многократно руган Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме» субъективным идеалистом. А к чему строителям коммунизма книги субъективного идеалиста? Ни к чему.

То, что был Э. Мах субъективным идеалистом, удивляло, и немало. Из увещеваний преподавателей о так называемом «основном вопросе философии» непреложно следовал вывод, что сознание определяется бытием. А значит, профессиональная деятельность человека связана с его воззрениями и определяет их в первую очередь. Жизнь – лучший учитель. В том числе, и учитель философии. «Технарям», очевидно, свойственен стихийный материализм. Автомобиль, никуда не поедет, сколько ты его не заклинай, если с ним как следует не повозишься.  Математики, которые по роду своей профессии придумывают и обживают идеальные миры, – явные объективные идеалисты. И актеры, главная работа которых очаровывать публику, – идеалисты, только идеалисты субъективные. Ведь со сцены очень ясно видно – успех зависит от тебя, единственного и неповторимого.

Согласно такому пониманию Эрнст Мах, как ученый-физик, должен был бы разделять материалистические идеи. Ведь каждый новый эксперимент убеждает физика в том, что природа – «объективная реальность, данная нам в ощущениях». Именно такими словами определил Ленин в своей книге про материализм и эмпириокритицизм, что такое материя. Эту его фразу моя подружка, девочка аккуратная, обвела в своем конспекте красной рамочкой. Двойной красной рамочкой, как сейчас помню. Ее образцовые конспекты я, как последний охламон, бездумно передирал, готовясь к экзамену по диамату. А философией науки я заинтересовался потом, по собственному желанию.

Впрочем, в мою самодельную философскую концепцию не желал укладываться ни академик Иван Павлов, ни многие другие естествоиспытатели, вполне религиозные по жизни люди. У каждого были свои отношения с религией и свой путь в науке.

Научные заслуги Эрнста Маха

Эрнст Мах к «ошибочным» (по мнению материалиста) взглядам тоже пришел своим путем.  Самые первые его научные работы посвящались исследованию физиологии органов чувств. Мах изучал человеческий глаз и человеческое ухо, как физические приборы, воспринимающие свет и давление звуковых волн, соответственно. В исследованиях органов чувств Э. Мах добился серьезных успехов. Может быть, из-за этого самым главным в исследовании природы ученый считал сигналы, поступающие в мозг от органов чувств, а назначение мозга видел в том, чтобы поступающие сигналы обрабатывать и строить на основе этой обработки образ внешнего мира.

Главной же работой австрийского физика стало исследование объектов, движущихся со сверхзвуковой скоростью. Исследование это он начал в 1884 году. Ясно, что в те времена самолетов, ни сверхзвуковых, ни обычных, еще не было. Но уже были и снаряды, и пули, мало отличные от современных. И еще был заказ военного ведомства. Дело в том, что огнестрельные ранения, полученные немецкими солдатами на поле боя во время франко-прусской войны 1870-1871 года, были тяжелее, чем прежде. Настолько, что немцы стали подозревать: французы использовали разрывные пули. Этот вид оружия уже тогда был признан варварским и запрещен.

Профессор Э. Мах взялся исследовать причину повышенной убойной силы французских ружей. Ему помогали в этом двое коллег, Петер Зальхер и Шандор Риглер из Военно-морской академии в Фиуме (теперь это – хорватский город и порт Риека). Совместными усилиями к лету 1886 году была построена установка, позволяющая фотографировать летящую в воздухе пулю. Фотосъемка производилась без затвора, на фотопластинку, установленную в темной камере. При пролёте пули мимо объектива, срабатывал датчик, и вспыхивала электрическая искра, которая освещала летящую пулю и окружающее ее пространство. Сжатый и нагретый при полете пули воздух имел другую прозрачность. Благодаря этому на фотографиях были четко видны темные полосы, расходящиеся от головной части пули. Удавалось сфотографировать и вихревое движение воздуха за пролетевшей пулей.

Э. Мах раскрыл причину повышенной убойной силы французских пуль. Они летели со скоростью, превышающей скорость звука. Фотографии свидетельствовали, что любой предмет, летящий со сверхзвуковой скоростью, сопровождает ударная волна, которая представляла собой фронт сжатого воздуха, расходящийся в виде конуса во все стороны. Убойную силу французских пуль повышала ударная волна. Из-за неё входные отверстия имели необычную, конусообразную, форму, а ткани тела она просто разрывала.

Но Э. Мах, как и свойственно настоящему немецкому профессору, отличался упорством и въедливостью. Решив поставленную задачу, он не успокоился, пока не исследовал все аспекты открытого им нового явления. В частности, он установил, что угол расхождения ударной волны и другие ее параметры определялись отношением скорости летящего предмета к скорости звука. Назвать это соотношение числом Маха предложил в 1929 году швейцарский инженер Якоб Аккерет (Jakob Ackeret;1898-1981).

Эх, Владимир Ильич, зря вы ругали Маха!

После Второй мировой войны о числе Маха заговорили и авиаконструкторы, и летчики. Началось проектирование сверхзвуковых самолетов, дело важное (и даже, как выражался Ленин, архиважное). По этой причине в советской авиации имя Э. Маха было частично реабилитировано.

Собственно говоря, идеологические запреты в науке и технике вредны всегда. Советская наука дала этому множество подтверждений. Но даже в истории Германии были случаи, когда вмешательство идеологов только вредило делу.

Советским лётчикам и космонавтам пришлось в этом убедиться на своём опыте. Дело в том, что, еще изучая органы слуха, Э. Мах среди прочего объяснил, как действует вестибулярный аппарат. Благодаря этому маленькому, но очень важному органу, находящемуся во внутреннем ухе, человек сохраняет равновесие при качке или при полете. Так что ни моряком, ни летчиком без здорового и тренированного вестибулярного аппарата стать невозможно. Отрасль медицины, которая изучала функционирование и расстройства вестибулярного аппарата, невроотология, базировалась, среди прочего, и на исследованиях Эрнста Маха. Поэтому она разделила судьбу «буржуазных наук» генетики и кибернетики. Только в конце 1950-х годов в СССР начали изучение вестибулярного аппарата. Изучали спешными темпами и с немалыми жертвами, поскольку в США и в Западной Европе эти исследования были уже засекречены, как имеющие важное военное значение.