Хрущёв из цикла «Революция продолжается»  Художник Михаил Ромадин.

Немного весёлого было в истории Советского Союза. Но то и дело происходившие переименования населённых пунктов вызывали улыбку, хотя и не всегда радостную. Вот был себе в Самарской губернии ещё в дореволюционную пору рабочий посёлок Иващенково, построенный при пороховом заводе. После революции – глядишь, а это уже Троцк. Несколько лет прошло – и бац! – товарищ Троцкий больше нам не товарищ. Городок снова переименовали, на этот раз в Чапаевск. Товарищ Чапаев был кадр проверенный, советской власти верный, тем более, что погиб в 1919 году. Его именем можно было и город назвать, и улицу, и колхоз.

К началу 1950-х годов карта страны была настолько усеяна именами великих павших борцов и пока что живых начальников, что и самому прославляемому начальству надоело. 11 сентября 1957 года они издали указ: населённым пунктам не присваивать имена пока ещё живых людей.

Впрочем, традиционное российское обожание начальственных помпадуров обуздать было не так-то просто. К примеру, в 1954 году на берегу Днепра стали строить Кременчугскую ГЭС. Посёлок гидростроителей назвали Хрущёв. Изданный в Москве указ проигнорировали, а в 1961 году посёлок стал городом. Однако, не долго было суждено городу Хрущёву украшать карту. В 1962 году на открытие гидростанции прибыл сам Никита Сергеевич. Увидев название нового города не умилился, а вознегодовал: нарушение партийных решений и вообще безобразие. Город тут же переименовали в Кремгэс. Это неудобопроизносимое и – честно скажем – убогое советское название заменили в 1969 году на Светловодск. Ну, и ладненько.  

Дорогой Никита Сергеевич

Таким образом, имя Никиты Сергеевича Хрущева (1894 — 1971) на карте Родины не отмечено. Но и в истории советской страны, и в памяти народа этот политический деятель, несомненно, останется. Останется хотя бы тем, что, заняв трон, не стал, как часто это бывало строить из себя грозного царя, хотя в делах своих оказался совсем не глуп, да и в политике был достаточно ловок.

Бог с ней, с политикой международной! Про Карибский кризис пусть своё слово скажут умные дяденьки-политологи. А вот во внутреннюю политику Советского Союза Н. С. Хрущев, вошёл, в первую очередь, как руководитель сталинской коммунистической партии, который впервые сказал правду о сталинских репрессиях и о сталинских лагерях. Слово «реабилитация» стало широко известно миллионам людей при власти Хрущёва, который начал останавливать каток массовых репрессий и остановил его. Ни сам Хрущёв, которого ещё совсем недавно называли «верным сталинцем», ни другие высшие руководители КПСС, не ожидали такого количества неправедно осуждённых, которое выявилось в ходе этого, как шутили в советских анекдотах, «позднего реабилитанса». И Хрущёв не сдал назад и не стал в очередной раз заметать мусор под ковер. За что и получил в награду, в первую очередь, от интеллигенции, уважение и огромный кредит доверия. Анна Ахматова сказала: «Он вернул мне самое дорогое — сына. Поэтому я – хрущёвка»

Квартирный вопрос

Спустя несколько лет это слово в русском языке приобрело совсем иное значение. В конце 1950-х – начале 1960-х годов в стране началось массовое жилищное строительство.  «Хрущёвками» в те годы стали называть жилые дома, в которые, наконец, на сороковом году советской власти, стали, наконец, расселять людей из коммуналок и подвалов.

Это слово стало моделью для характеристики советского жилья. Роскошные дома, построенные в конце 1940-х – начале 1950-х годов ретроградно поименовали «сталинками». Этими величественными зданиями так называемого «сталинского ампира», начали после войны застраивать Красную Москву. Но этих советских небоскрёбов было совсем не много и предназначались они совсем не для пролетариев. В них поселяли известных деятелей искусств, академиков, военных и приглядывавших за ними чекистов.  На рабочих же окраинах столицы строили жилища попроще и поскромнее.  Но – самое главное – даже при этой простоте были фабрично-заводские дома малочисленны, и вместить всех нуждающихся попросту не могли. Многие из них продолжали чисто советскую тему коммунальных квартир.

О, это была богатая тема! Совершив революцию, большевики много чего и много кому обещали. Им казалось, что все проблемы решаются правильными декретами. Здесь они и сами обманулись, и всех, кто им доверился, обманули.

Например, жилищную проблему решали просто, по-пролетарски уплотняя» просторную квартиру какого-нибудь «его превосходительства». Сюда вселяли три, четыре семьи, а то и побольше. Каждой семье предоставлялось по комнате. Ура! Всеобще равенство, именины сердца и праздник души. К сожалению, этот праздник, как сказал чуть позже старина Хемингуэй, оставался всегда с тобой. Число жителей, проживавших в коммунальной квартире со временем только возрастало. А квартирный вопрос был попросту неразрешим.

Этот самый квартирный вопрос, как отметил другой классик, не Хемингуэй, сильно испортил москвичей, да и не только москвичей. Этот проклятый вопрос советской реальности мог испортить кого угодно. Разве какой-нибудь достоевский старец Зосима не сошёл бы на неверную тропку бывшего студента Родиона Романовича Раскольникова, если бы его заставили жить вместе с людьми совершенно чужими и чуждыми, которых объединял только счёт за коммунальные услуги?

Небольшие квартирки с совмещённым туалетом и невысоким потолком, построенные в годы правления Н. С. Хрущёва особого восторга не вызывали. Более того, их сразу же стали обзывать «хрущобами». Но даже самые ярые эстеты не отказывались от расселения в свою собственную «жилую ячейку».

Рекорды коммуналок

Московские доходные дома, построенные до революции, воплощали в камне классовую структуру тогдашнего общества. В нижних этажах, куда вела пологая украшенная лестница селились богатые люди. Здесь и потолки были повыше, и квартиры – пороскошнее. Квартиры на верхних этажах были попроще, поменьше размером и несколько более аскетичными. Зато и более дешёвыми. По одёжке протягивай ножки.

В результате всеобщей коммунализации жилья странным образом выигрывали те, кого поселяли в верхние, более бедные этажи старых московских доходных домов. В квартирку на самом верхнем этаже заселяли всего одну семью. И уж если эти квартиры превращали в коммуналки, то по московским масштабам эти коммуналки всего на две семьи были очень приличные.

В Ленинграде же, где между трудящимися делили куда более роскошный жилой фонд, доставшийся от «старого режима», образовывались гигантские коммунальные квартиры вполне достойные того, чтобы их занесли в книгу рекордов Гиннеса. Пятьдесят, а то и восемьдесят комнат! Трудно себе представить!

Когда до кремлёвских вождей дошла правдо о «новом советском быте», эта информация для них оказалась столь же неприятной и столь же неожиданной, как информация о реальном размере сталинских репрессий. А самое главное, что здесь уже не мог помочь старый и хорошо проверенный способ замазывания реального положения вещей с помощью всепроникающей лжи-пропаганды. Люди стали грамотнее, и охотно стряхивали с ушей лапшу, которую им пытались вешать пропагандисты.  Прекрасный кинофильм «Дом, в котором я живу» – это здорово, Но следовало, наконец, и реально строить жильё. Много жилья.