---

Половой инстинкт неутомимо подталкивает человеков к тому, чтобы передать свой генотип грядущим поколениям. Стремление прославиться – инстинкт не слабее полового. Этот инстинкт заставляет людей неутомимо действовать так, чтобы о них узнали современники и, может быть, если повезёт, помнили потомки. Не будь его, кто знает, скольких бы героев, злодеев, поэтов и актёров человечество не досчиталось бы!

Но стремление стать бессмертным в памяти потомков, как правило, оказывается тщетным. Быстро проходит слава мирская. Был вчера гений всех времён и народов, а может быть, даже отец отечества. И – опля! – всего через десяток лет после смерти считанные специалисты с трудом вспомнят, что имярек такой-то, в самом деле, существовал когда-то.  

Коньяк с тортиком

Вот, к примеру, Наполеон Бонапарт, казалось бы, покрыл себя бессмертной славой. Сотню битв выиграл, сотни тысяч человек загубил. Расхлябанных французов построил рядами и колоннами, превратил в империю и всей Европе кузькину мать показал! После чего доблестно всю эту красоту в далёкой и снежной России погубил.

Так вот, когда в этой самой России разговор про Наполеона заведёшь, то собеседник, если он нормальный человек, скорее всего не славные битвы на всех европейских полях сражений вспомнит, и даже не роман Льва Толстого, а вкусный слоёный торт с заварным кремом. Русские присвоили этому торту имя императора не для того, чтобы поиздеваться над поверженным титаном. Просто в 1912 году, когда праздновали столетие Бородинской битвы этот торт придумали выпекать в виде треугольничков и подавать, положив такой треугольный кусочек на тарелку вверх вершинкой. Очень походило на знаменитую треугольную шляпу французского императора.

Впрочем, русский писатель А. А. Бестужев-Марлинский отмечал существование сладости, названной именем Наполеона, уже в 1833 году. Подробностей писатель не сообщает, но вряд ли это был тот торт, который мы привыкли называть наполеоном, и который на родине императора называется «тысячелистником» («Mille-feuille»).  

Присвоение имени французского императора торту — придумка чисто русская. Но никакой оригинальности здесь не просматривается. Первое, что приходит в голову некоторым французам при слове «Наполеон» – не знаменитый соотечественник, а одноименный коньяк. Да стоит ли стараться для таких жалких людишек?

Он придумал нам штаны небывалой ширины.

Нет, если уж хочется вписать в историю своё имя, лучше сделать это с помощью какой-нибудь безделицы и тряпки, а не совершая грандиозные деяния-злодеяния.

Ну, кто бы сейчас вспомнил французский генерала от кавалерии Гастона Александра Огюста маркиза де Галифе (Galliffet)? Прожил он немало, семьдесят девять лет, и за эти годы немало во славу своей любимой Франции навоевал. Свою военную карьеру он начал В 1855 году на Крымской войне. Да и после ему пришлось повоевать в Алжире (в 1860 году) и в далекой Мексике, где он был серьезно ранен в 1863 году. Генералом Галифе стал в 1870 году на франко-прусской войне. В этой неудачной для его родины войне он отличился в битве при Седане, которая, впрочем, закончилась для французов разгромом. Но храбрость кавалериста Галифе и его солдат, говорят, вызвала восторг прусского короля.

Ещё В. Маяковский нехорошо поминал генерала Галифе за то, что в марте 1871 года он жестоко, не жалея патронов, подавлял восстание коммунаров в Париже. Установившаяся в те годы репутация строгого командира и консервативного военного только способствовала дальнейшей карьере генерала. А в качестве выдающегося командира-кавалериста он был признан по всей Европе. Его заслуги перед родиной были отмечены в 1887 году орденом Почетного легиона. В 1894 году Галифе вышел в отставку, но в 1899 году он возвратился к руководству армией, став военным министром. Это было время печально знаменитого дела Дрейфуса. В армии начались разброд и шатания, но генерал Галифе был опытен в своём генеральском деле и смог твердой рукой «удержать поводья».

Но сейчас все дела генерала Галифе забыты, за исключением только одного, может быть самого небольшого. Во время реформы французской кавалерии, которые проводил генерал Галифе, им были введены новые брюки для кавалеристов. Брюки эти плотно облегали ногу вплоть до колена, а далее кверху расширялись. Именно это деяние бравого Галифе осталось на памяти и даже было отмечено в языке появлением нового слова.

В расширяющихся кверху кавалерийских шароварах-галифе щеголяли буденновцы. Позже в эту героическую одежду примерили другие офицеры Красной армии, и чекисты. Галифе были в моде у начальствующего состава вплоть до начала Отечественной войны. Люди в галифе в начале двадцатого века изменили историю в России и, естественно, заставили надолго запомнить это слово.

Командирское

Вспомним ещё одну одежду для военных. Приталенный китель в широкими накладными карманами называется френч. Почему? Правильно, потому что его носил фельдмаршал Джон Френч (John French; 1852 – 1925). В годы Первой мировой войны он командовал английскими войсками.

Джон Френч родился в семье военного. С 1866 года он служил на флоте, но в 1874 году перешел служить на сушу. Как и Галифе Френч служил в кавалерии сначала в Судане (1884-1885), а затем в Южной Африке, принимая участие в англо-бурской войне (1899 – 1901). Карьера Френча была успешной и в 1911 году он занял пост начальника генерального штаба. В 1914 году началась Первая мировая война, и Джон Френч, получив звание фельдмаршала, был назначен командующим британским экспедиционным корпусом в Европе. Не все в его семье были столь же воинственны. Сестра фельдмаршала была одной из первых среди британских пацифисток.

Все государства, вступившие в Первую мировую войну, надеялись быстро её закончить. Но что-то пошло не так. Пулемёт, действие которого Джон Френч видел ещё во время войны в Судане, стал могильщиком войны по старым правилам. Пулемётный расчёт мог остановить атаку пехоты. Фронт застопорился, война стала позиционной и больших побед в скором времени не предвиделось. Френч, не скрывавший пессимистических настроений, был только обрадован, когда в декабре 1915 года его уволили с поста главнокомандующего, и он смог вернуться на острова. Здесь ему нашлось дело. В 1916 году вспыхнуло восстание в Ирландии и будучи главнокомандующим британскими сухопутными силами, Джон Френч участвовал в его подавлении. Империализм, он и в Европе империализм.

Не военные успехи и не звание виконта Ипрского, которого был удостоен за эти успехи Джон Френч, прославили его имя в России. А вот военный китель, в котором Френч был многократно запечатлён на фотографиях в газетах, понравился многим. Советские руководители полюбили эту одёжку, которая, если её носили без погон, не могла считаться военной, а между тем выглядела, как военная и позволяла ощутить себя крупным военным командиром. Вслед за Троцким, носившимся по фронтам Гражданской войны, френч одели и Ленин, и Сталин. А потом его примерили и прочие тоталитарные руководители: Мао Цзедун, Хо Ши Мин, Фидель Кастро.

Что такое слава?

Другой английский генерал, лорд Реглан (FitzRoy Somerset, 1st Baron Raglan; 1788-1855), хотя и проявлял немалый героизм на полях сражений, всё же запомнился потомкам совсем не этим.

Для уже упомянутого генерала Галифе первой в его военной карьере кампания была кампания в Крыму и штурм Севастополя. А вот для генерала Реглана эта война оказалась последней. Начинал же свою службу в наполеоновские времена, в 1804 году. В ходе битвы при Ватерлоо ему повредило руку. Чтобы дефект был менее заметен, для Реглана придумали новый фасон одежды, где рукав составлял с плечом одно целое, и поперечного шва видно не было. Такой дизайн до сих пор известен всем гораздо больше, чем само имя генерала, хотя и оно прославлено немало. В его честь назван город в Новой Зеландии. И, что не менее важно, множество пабов в Лондоне и по всей Британии носят имя «Лорд Реглан». Вот это — на века.

Надев широкий боливар

Лорд Байрон был европейской знаменитостью в начале девятнадцатого века. Его слова восторгали, его поведение копировали, все романтики Европы были от него без ума. Прочтя фразу, которой заканчивается предыдущий абзац,  какой-нибудь пылкий поклонник Байрона мог бы автора и на дуэль вызвать. «Неужели не героические деяния могут прославить человека в веках, а какой-то жалкий трактир?!»  воскликнул бы он при этом. — «А как же Наполеон, Риега, Боливар, наконец?!»

Ну, с Наполеоном, уже разобрались. Человек он был великий. Да и торт тоже оказался вкусный. Про Риегу не всякий историк ответит, кто сие такой. А вот с Боливаром интересный случай в России приключился.

Симон Боливар (1783 - 1830; Simon Bolivar) родился в Венесуэле в городе Каракас, в семье испанского аристократа. В возрасте девяти лет он потерял родителей.

В молодости Боливар посетил несколько европейских стран и проникся витавшим тогда над Старым светом революционными идеями. В 1805 году на вершине Аветинского холма в Риме Боливар дает торжественную клятву освободить свою родину от испанцев.

В 1808 году Испания была оккупирована наполеоновской Францией и колонии в Америке получили уникальный шанс на обретение свободы. В 1810 году в Венесуэле был смещен испанский наместник, и в 1811 году страна была формально объявлена независимой от Испании. В том же году Боливар стал офицером повстанческой армии.

В 1812 году испанские войска вновь оккупировали Венесуэлу, восстановив колониальный порядок. Боливар бежал из страны.

В последующие годы во главе отрядов повстанцев Боливар то одерживал победы, то терпел сокрушительные поражения.

Но в 1819 году, он провел свою небольшую армию через Анды, считавшиеся до той поры непроходимыми и внезапно атаковал испанские войска в Колумбии. 7 августа 1819 года Боливар выиграл сражение при Бойака, которое стало переломным моментом в войне колоний за независимость. Венесуэла была полностью освобождена в 1821 году, а Эквадор – год спустя.

Летом 1822 года в городе Гуаякиль в Эквадоре Боливар встретился с аргентинским повстанческим генералом Хосе де Сан-Мартином, чтобы договориться о совместных действиях по освобождению Перу.

Но амбициозность Боливара сыграла плохую роль в переговорах и Сан-Мартин, чтобы не конфликтовать с близким по духу революционером Боливаром по вопросу власти, повернул свои войска обратно.

К 1824 году армия Боливара полностью освободила Перу, а к 1825 – Верхнее Перу (сейчас эта страна называется Боливией). Боливар мечтал о создании на территории нынешник Венесуэлы, Колумбии, Эквадора, Боливии и Перу одного федеративного государства по образцу США. Первые три страны на какое-то время действительно объединились в Великую Колумбию. Боливар стал ее президентом.

Однако вскоре в политике стран-участниц начали проявляться тенденции к выходу из состава Великой Колумбии. Обстановка была крайне напряженной, в 1828 году была даже попытка убить Боливара.

В 1830 году Великая Колумбия распалась. Боливар, понимая свой груз ответственности и то, что он является помехой для достижения мира в регионе, подал в отставку. Вскоре он скончался.

В Южной Америке Боливар — великий герой, как Вашингтон в Соединенных Штатах. И по праву. В Европе же его имя прогремело в 20-е годы девятнадцатого века, когда разнообразные борцы за свободу, инсургенты и карбонарии считались фигурами романтическими и вызывающими энтузиазм. Именно тогда вошли в моду широкополые шляпы, сделанные из мелкой сетчатой соломки. Сейчас их называют сомбреро.

Добравшись же до брегов Невы, шляпа a la Bolivar стала попросту боливаром. Как и в Париже, в Петербурге такие шляпы носили либералы и артистические личности, не обременённые службой, а значит, и ношением формы. Юного Пушкина мода сия не миновала, и он боливар нашивал, ибо и модник был, и пофрондировать любил. Своего героя, Евгения Онегина, он тоже заставил боливар надеть:

Покамест, в утреннем уборе,
Надев широкий боливар,
Онегин едет на бульвар
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.

Интересно, что на просторах Интернета не отыщешь ни одного портрета Боливара в боливаре! По всей Южной Америке стоят ему памятники, чаще всего конные. Кое-где Боливар взмахивает саблей, но нигде — широкополой шляпой. Может и не носил он никогда никакого боливара, а все это выдумали ироничные французские шляпники в надежде «впарить» простодушной Европе свой товарец?

Вот ведь что интересно. Уж давно погиб Байрон, вышел из моды байронизм, Боливара-революционера в России основательно забыли. Разве что в советское время появилось несколько книжек про героя из Южной Америки, ибо числился он пламенным революционером.

Забыли Боливара, забыли бы и шляпу-боливар, давно ушедший из гардероба модников. Но словечко «боливар» Пушкин всего-то один раз упомянул в «Евгении Онегине», и тем самым спаял его с русским языком навеки. Освященный именем Пушкина, в русской литературе теперь Боливар бессмертен. А все из-за соломенной какой-то шляпки.

Стражник времени

В тех же строчках Пушкин навсегда сосватал с русским языком еще одно словечко, «брегет».

Абрахам-Луи Бреге (Abracham-Louis Breguet; 1747-1823), в отличие от перечисленных выше героев, генералом никогда не был. Родился он в Швейцарии в городе Невшатель (Neuchatel), и в 14 лет пошёл в ученики к часовому мастеру. В 1775 году Бреге открыл свой первый часовой магазин. Постепенно его часы полюбил парижский высший свет, а в 1783 году часовщик получает заказ на часы для королевы Марии-Антуанетты. Эти часы и по сей день являются одними из самых роскошных и сложных часов в мире. Однако, более важным было то, что фирма Breguet стала официальным поставщиком французского королевского флота, поставляя на корабли исключительно точный хронометр «Marine».

Спасаясь от лишений Французской Революции, Бреге переезжает в Швейцарию, где вместе с часовыми мастерами из Женевы создает новое, современное по тем временам часовое производство. В начале девятнадцатого века часы Бреге начинают продавать и в России. И царь Александр I, большой ценитель часов, отдавал предпочтение именно этой марке. За выдающиеся заслуги в часовом деле Бреге был удостоен множества наград и титулов. В 1816 году его избрали членом Королевской Академии Наук, он стал кавалером ордена Почетного Легиона и членом Французского Бюро Измерений (Палата мер и весов).

Карманные часы фирмы «Бреге» не только славились высокой точностью. Отличались они и тем еще, что среди них не встречалось двух одинаковых. Каждый брегет был уникальным. Часы снабжались механизмом, играющим различные мелодии, которые отмечали часы и доли часа. Время можно было узнать, не глядя на циферблат, а нажав в кармане на потаённую кнопочку. Стоили брегеты, конечно, дорого, но для столичного щеголя это не являлось препятствием. Вот Пушкин, кроме того, что надел на Онегина боливар, еще и брегет ему в карман положил. А заодно и «недремлющий брегет» русскому языку в вечное пользование выдал.

---