Почему национал-социалистическая Германия не сделала атомную бомбу? Наиболее распространённая версия упоминает о саботаже В. Гейзенберга. Но оставили Германию без бомбы другие лауреаты Нобелевской премии. Их имена – Иоганнес Штарк и Филипп Ленард. Они стремились привнести в физику идеологию.
Они считали, что «все научные открытия в области наук о природе появились благодаря терпеливому, старательному, конструктивному наблюдению за природой. Немецкий исследователь видит в теории только вспомогательное средство» (так писал И.Штарк, в эсэсовском издании «Чёрный корпус»). Эти два известных учёных делили науку на настоящую, по их словам, нордическую или арийскую и ненастоящую, еврейскую.
Настоящей наукой они считали науку экспериментальную. То есть такую, которая была построена по принципу «надо мерить, а не думать». Этот взгляд начинается с работы шотландского философа Дэвида Юма, в которой были высмеяны все умственные построения, фактически сводя всё к ленинской фразе определяющей материю, как то, что даётся нам в ощущениях. В борьбе с метафизикой, теологией и прочими псевдонауками естествоиспытатели 19-го века попросту отбрасывали возможность существования каких-либо теорий. По их мысли, учёный должен только ставить эксперименты и описывать их, а теории – это только «оторванные от реальности философские конструкты». В этом порыве против теории немецкая наука была первой. Когда Больцман с помощью математических доказательств показывал существование атомов, его попросту затюкали и довели до самоубийства. Этим булингом (говоря современным языком) руководил Э. Мах (тот который «число Маха», то есть, скорость звука). «А вы видели атомы? А нам вы их сможете показать?» – задавал он саркастические вопросы Больцману. Рентген, тот просто выгонял из лаборатории любого, кто осмеливался заикнуться про электроны.
Но в конце 19-го и в начале 20-го века начала появляться теоретическая физика. Её появление было фееричным. Оказалось, что с помощью математических формул можно было предсказывать явления природы.
Собственно говоря, никакой новости здесь не было. Ещё Ньютон ввёл математику в арсенал натурфилософии и применил её очень успешно. Что и говорить – гений. Математический метод в полной мере применил Лаплас, создав – ни более, ни менее – картину Вселенной, управляемой законами механики, в которой Бог, как «направляющая и организующая сила» оказался не нужным. Механика же в результате стала одним из разделов математики.
Но внедрение математических методов в «исконно физические» владения, в термодинамику, в электричество, в нарождающуюся атомную физику, многими учёными было встречено в штыки. Это было обусловлено тем, что эти учёные были по преимуществу экспериментаторами, а потому в математических дебрях попросту плутали. Но эксперименты, которые должны были опровергнуть теории, только подтверждали их. Так появились квантовая и ядерная физики, где приходилось иметь дело с тем, что невозможно измерить штангенциркулем. К этим наукам Штарк и Ленард относились крайне враждебно, как говорят некоторые историки науки, из-за слабой математической подготовки. Кроме того, они разделяли взгляды многих членов немецкой профессорской корпорации о том, что на физических и естественных факультетах университетов появилась и усиливалась «еврейская прослойка», которая, хотя бы в силу своей молодости легче овладевала новыми методами исследования природы. Чисто автоматически в евреи зачисляли даже «быстрых разумом» чистокровно немецких студентов и преподавателей.
В двадцатые годы отыскался идеологический фундамент для этой ненависти – национал-социализм. Штарк, Ленард и их последователи оказались сторонниками всего, что утверждал Гитлер. В своих статьях на общественно-политические темы, они не только поддерживают и одобряют взгляды нацизма, но, так сказать, «творчески» их развивают, критикуя «примитивный антисемитизм» и утверждая, что следует не просто устранять евреев из общественной жизни, но также расширять рамки борьбы с «еврейским духом». В связи с этой борьбой физикам-теоретикам немцам они прилепили ярлык «белых евреев».
Эти деятели захватили власть в немецкой науке. Они помещали оды Гитлеру и нацизму в эсэсовском издании с характерным названием «Das Schwarze Korps» (Чёрний корпус). Результатом стало бегство еврейских физиков из Германии в США и Великобританию. Но одновременно с этим немецких физиков-теоретиков, которых Штарк клеймил, как «белых евреев» начали изгонять изо всех организаций и преследовать.
Больше всего в это время доставалось Гейзенбергу. Не обошлось без элементарной зависти. Арнольд Зоммерфельд, уходя на пенсию, назвал своего ученика, 35-летнего Вернера Гейзенберга, в качестве преемника на должности профессора Мюнхенского университета. Учёные «старшего поколения» посчитали себя обойдёнными. Штарк начал кампанию нападок на Гейзенберга, которого он заклеймил в декабре 1935 года прозвищем «дух эйнштейновского духа». Это было не только публичное поливание грязью, но и полноценный донос. Гейзенберга стали таскать на допросы в гестапо. Ещё чуть-чуть, и его могли бы упечь в концлагерь.
Учёный стал готовиться к отъезду из страны. Отчаявшись, он написал письмо Гиммлеру с просьбой о защите. Поскольку матери Гейзенберга и Гиммлера дружили между собой, рейхсфюрер рассмотрел просьбу физика. Будучи склонным ко всякой мистической фигне, Гиммлер и квантовую физику воспринял, как мистическое учение. По его приказу преследования Гейзенберга прекратились. К тому же немалым движущим мотивом Гиммлера было желание «вставить фитиль» Розенбергу, который покровительствовал Штарку и Ленарду.
Но тут Гейзенберга призывают в армию, в горно-стрелковую дивизию. Как раз в этот момент СС (Гиммлер, Гейдрих), рейхминистр обороны А.Шпеер и верхушка вермахта (генерал-полковник Ф. Фром) заинтересовались перспективой создания атомной бомбы. Гейзенберга переводят в управление вооружения, где он начинает собирать всех мобилизованных в армию физиков-ядерщиков. Отто Ган и Вернер Гейзенберг выбили финансирование и ценные металлы из госрезерва. Они получили 2 млн марок, что в разы меньше тех средств, которые были у американцев (2 млрд долларов). В июне 1942 Шпеер доложил о проекте Гитлеру. Гитлер даже в популярном изложении не смог понять, о чём идёт речь. Зачем естественные науки гуманитариям?))) Работы по разработке ядерного оружия были остановлены. Когда в следующем году Португалия перестала продавать немцам вольфрам, у Гейзенберга забрали весь уран и отправили его на изготовление боеприпасов. Так что снаряды с обеднённым ураном – немецкое изобретение 1943 года, а не американское 1990-х годов.
Проект закрылся. До 1945 года Гейзенберг только построил макет реактора. Энрико Ферми в Америке сделал это на 4 года раньше.
Кстати, американцы не знали про реальные успехи немцев. Управление стратегических служб США (предшественник ЦРУ и аналог советского ГРУ) даже направило к Гейзенбергу убийцу Морриса Берга, который получил физическое образование в Принстоне и юридическое в Сорбонне. В декабре 1944 года Берг встретился с немецким учёным на его лекции в Швейцарии. Согласно заданию, он должен был выяснить в каком состоянии находятся разработки, застрелить Гейзенберга и, если попадётся, покончить с собой. Послушав Гейзенберга, Моррис Берг понял, что немцы безнадёжно отстали. Но американцы всё равно сделали атомную бомбу. Учёные, работавшие в Манхеттенском проекте не могли поверить, что идеология может так сильно затормозить науку. Как оказалось, смогла.
К слову сказать, аналогичные истории возникали и в других отраслях науки, и в других странах. Тем, кто жил в СССР наиболее памятна (печальной памятью) кампания, известная под названием «лысенковщины», которая продолжалась с середины 1930-х до начала 1960-х. В ходе этой кампании «крестьянский сын» (то есть, человек правильного классового происхождения) Трофим Денисович Лысенко под флагом продвижения истинной, марксистской, биологии устроил погром биологической науки, начав с генетики. Генетика была объявлена буржуазной лженаукой. Характерно, что Лысенко тоже приставал к генетикам с тем же вопросом, с каким Э. Мах приставал к несчастному Л. Больцману: «А вы эти гены видели?» И ярлык «вейсманист-морганист» уже пошёл гулять по научным собраниям. Как оказалось, быть заклеймённым этим ярлыком в Советском Союзе было не менее опасно, чем прослыть евреем (пусть даже и «белым») в нацистской Германии: и с работы уволят, и компетентные органы тобой мгновенно заинтересуются.
Да и результат наступления идеологии на науку в СССР оказался удивительно похожим. Разгром в биологии, полный развал самых перспективных научных направлений. От такого удара наука оправилась очень не скоро. А, скорее всего, совсем не оправилась.