Клио и Клим. Часть 1. Клио
1336 24/02/2023
Муза Клио и её метрика
Многие отказывают истории в звании науки. Мол, какая это наука, если в ней невозможен эксперимент? Ведь ни одно историческое событие в точности не повторяется. Ещё большее отторжение вызывает так называемая виртуальная история, рассуждения на тему, что было бы если. История не имеет сослагательного наклонения! Это приговор.
Хотя существует такая вполне себе научная ветвь в истории, которая называется клиометрией (от имени греческой музы истории Клио). В клиометрии строятся экономико-математические модели прошлого. На основе этих моделей можно сделать достаточно научные выводы о вероятности того или иного хода развития общества.
Может, когда-нибудь историки построят модель экономического развития Российской империи конца 19-го – начала 20-го века. Интереснейшее ведь было время! Превращение огромной сельскохозяйственной страны в не менее огромную индустриальную шло быстро и вызывало законную гордость и законные надежды, так и оставшиеся нереализованными.
Даже сейчас, более ста лет спустя, всё ещё нет общего согласия по поводу того, каков мог бы оказаться портрет страны без страшного революционного и послереволюционного насилия над ней. Оправдались бы оптимистические прогнозы Д. И. Менделеева, которые он высказал в своей книге «Познание России»? Во что могла бы вырасти русская нация? Были ли достойны жалости коммунистические вожди разных рангов, поломавшие всё, начиная с экономики и кончая собственными судьбами? Любые споры на эту тему становятся настолько горячими, что резко приближают нас к глобальному потеплению. О, святая Грета Тунберг, явись, вразуми!
Ах, Василий Павлович!
Всякий раз, когда задумываешься о том, какой бы могла стать Россия без октябрьской революции, хочешь-не хочешь, но вспоминаешь замечательную книгу Василия Павловича Аксёнова «Остров Крым».
Крым, за неимением лучшего, казался советским людям райским местечком. Теплое Чёрное море и всегда синее небо над ним, лёгкая одежда, дешёвые овощи и фрукты… Мечта всей жизни! Ради этой мечты можно было закрыть глаза на всеобщую серость городов и курортных посёлков советского Крыма, именно его советскостью предрешённой.
Может быть поэтому и пришла в голову Василию Аксёнову мысль о том, каким бы прекрасным оказался Крым, не будь он советским. Например, окажись на месте Чонгарского перешейка пролив, который Красная армия не смогла бы преодолеть в 1920-м году. Вполне возможно, что эта мысль зародилась у писателя на прелестном Коктебельском пляже, принадлежавшем дому отдыха Союза советских писателей.
Представляю, с каким удовольствием Аксёнов писал свой фантастический роман. Под его пером убогий в своём придуманном величии Севастополь, занюханый Коктебель, и даже Ялта с её претензиями на роскошь превращались в космополитические и модерновые города, а тесный аэропорт Симферополя – в гостеприимное место, откуда не хочется улетать. Наверное, Аксёнов описывал этот феерический мир даже с бóльшим удовольствием, чем читатели о нём читали. Читали взахлёб и тихо надеялись на осуществление необузданной фантазии Василия Павловича в прекрасной России будущего.
Главный недостаток прекрасных утопий состоит в том, что они никогда не сбываются.
Восторженные читатели Василия Павловича подросли, коммунистический режим в СССР пал, но прекрасное будущее в России не наступило. Напротив, всё стало хуже, чем было прежде. Даже 35 лет спустя, уже при жизни следующего поколения, Крым, остался столь же затрапезным, как в конце 1970-х. Более того, в этом Крыму воплотился в реальность грустный финал романа Василия Павловича. Полуостров захватила армия Российской федерации. Начались другие приключения с другими героями, и читать об этих приключениях грустно и горько.
А горше всего, что бывшие восторженные читатели и почитатели Василия Петровича Аксёнова разделились в какой-то странной пропорции по самому важному вопросу: аннексия Крыма – это хорошо или это плохо. И – ах, Василий Павлович! – всё оказалось не так однозначно.
Города с большим будущим
«Остров Крым» Василия Аксёнова потому-то и оказался так популярен, что на карте дореволюционной России можно увидеть множество мест, где семена великих возможностей могли прорасти и принести процветание и довольствие. Но не проросли, попав под советские заморозки. И увидеть их зачастую можно невооружённым глазом, даже не дожидаясь прихода музы Клио с её клиометрией.
Скажем сразу, таких перспективных точек на карте Российской империи было достаточно. Мало того, что две столицы, Санкт-Петербург и Москва, ещё не исчерпали потенциал своего промышленного роста, так им на пятки наступали несколько других провинциальных центров, только начинавших по-настоящему использовать все удобства своего местоположения: Киев, Одесса, Варшава, Нижний Новгород.
А ведь ещё был с десяток городов менее крупных, но хорошо поставленных и только начинавших свою карьеру, прирастая промышленностью и торговлей. Вот эти-то города жальче всего. Их естественный и потенциально быстрый рост прервала Октябрьская революция, а потом задушила плановая советская экономика. Большевики велели, куда течь водам Кубань-реки, они же приказывали где строить предприятия, и при этом не всегда грамотно. А может быть, и всегда неграмотно. Ведь проекты первых строек пятилеток, которыми в советской стране было принято гордиться, разрабатывались ещё до революции. А потом что-то пошло не так…
Классический пример городов, которые ни одна страна с нормальной экономикой никогда бы не построила – Норильск и Воркута. Они находятся за Полярным кругом, в тех местах, где зимой и местные-то жители не живут. Добыча угля в Воркуте, производство меди, никеля, и даже платины в Норильске были экономически невыгодными. Всё держалось на несоразмерных вливаниях средств и на бесплатном труде заключённых. Именно так работала сталинская модель экономики. Сейчас и Норильск-то на грани выживания. А Воркута постепенно становится городом мёртвых панельных домов. Нет, в таких диких условиях работать-то, может быть, и можно, но жить – упаси боже.
А вот в южной части Российской империи было немало городов, расположение которых однозначно определяло вектор их быстрого и успешного роста.
Царский город
Одним из таких городов был Царицын. С давних пор в здешних диких степях у широкой реки какие только племена не проходили, кто только обосноваться не пытался! Господствующая над местностью возвышенность неспроста называлась Мамаевым курганом. Хан Мамай (1335 — 1380), захвативший Крымский полуостров держал здесь, на вершине, сторожевой пост. Наверняка, считая эту достаточно дальнюю окраину контролируемых им земель, «краем дальним, но нашенским»
Спустя несколько веков в этих краях казаки поставили небольшую крепость. Речушка, впадавшая здесь в Волгу, называлась по-тюркски «Сары Су», то есть «Жёлтая река». Казаки творчески переработали этот топоним, назвали речку на русский манер «Царица», а городок, поставленный неподалёку, стал, естественно, Царицыным.
Каких только драк, бунтов и восстаний не было здесь, на дальнем юго-восточном фронтире российского государства. Только в 1780 году Царицын стал более или менее спокойным уездным русским городом. В 1857 году в Царицыне было всего шесть тысяч человек населения.
Сонное спокойствие российского захолустья закончилось в 1860-х годах, после отмены крепостного права. К этому времени город уже стал крупным транспортным узлом. В мае 1862 года от Царицына до города Калач на Дону провели Волго-Донскую железную дорогу. Дорога была не длинная (всего-то 70 километров с небольшим!), но важная. Она соединила Волгу и Дон, по кратчайшему расстоянию. Раньше товары через водораздел двух крупных рек перевозили на волах. Поезда оказались не в пример быстрее и грузоподъёмнее.
Но это было только начало. В 1871 году в Царицын пришла вторая железнодорожная линия, соединившая город со станцией Грязи Орловской губернии. Эта железная дорога обеспечивала поставки нефти, хлеба, соли и рыбы в Центральную Россию и дальше к морским балтийским портам Риге и Либаве.
Наконец, в 1899 году была проложена линия Царицын-Тихорецкая. Протяжённость этой железной дороги превышала 500 километров. Через узловую станцию Тихорецкую Царицын был напрямую связан с с Екатеринодаром и Владикавказом и с портами Азовского и Чёрного морей.
Все три направления связывались окружной железной дороги, которая охватила город полукольцом и упиралась концами в Волгу. Таким образом, Царицын оказался на перекрёстке водных, сухопутных и железных дорог с Каспия, из Донбасса и с Урала. Здесь встречались нефть, уголь и металл. А ещё зерно, овощи и фрукты. Живи да радуйся!
Благодаря сходившимся к Царицыну железным дорогам, город быстро прирастал населением. В 1884 году здесь проживало более 36 тысяч человек. За четверть века рост в шесть раз! Стотысячный рубеж городского населения был достигнут в 1909 году. В 1917 году население уездного Царицына составляло около 130 тысяч человек. Это было сравнимо с населением губернского города Саратова.
При этом Царицын становился крупным пролетарским центром. Более чем на 150% приросшее население Царицынского уезда, но фактически рост происходил только за счёт самого города. Окрестные степи были зоной рискованного земледелия, себя не прокормишь. Поэтому сельские жители стекались на работу в город. В начале 20-го века в Царицыне насчитывалось около 45 тысяч рабочих, что обеспечивало превращение города в крупный промышленный центр.
В 1880 году здесь появилось нефтехимическое производство. Рядом с местным портом, где бакинскую нефть перекачивали из речных танкеров в цистерны для перевозки по железной дороге, появился нефтеперегонный завод. Царицын стал производить керосин, мазут и машинное масло.
В 1897 году в городе построили и металлургический завод. В 1914 году началось строительство орудийного завода для производства крупнокалиберных морских и полевых пушек. Царицынский завод был уникален. Здесь соединялся талант сотен образованных инженеров и труд тысяч высококлассных рабочих. Подобным передовым производством в России был только Обуховский завод в Санкт-Петербурге! Но жизнь на Нижней Волге была не в пример дешевле, да и приятнее, чем в северной столице. У Царицына была судьба стать крупнейшим промышленным центром на юго-востоке России.
Уголь, чугун, рельсы
В те же годы в пятистах километрах к западу от Царицына вырастал и креп город, будущее которого виделось не менее радужным, Луганск. Во времена матушки Екатерины в здешних степях были обнаружены мощные месторождения угля и железной руды. Благодаря этому инженер-шотландец Карл Гаскойн (Charles Gascoigne; 1737 — 1806) организовал на берегу неширокой реки Лугани литейный завод для производства чугунных пушек и ядер. От реки пошло и название завода, и название будущего города.
Впрочем, промышленное развитие всего района вокруг реки Северский Донец по-настоящему началось только в последней трети 19-го века. Запасы угля и железных руд в ковыльных донецких степях были обильные и залегали они неглубоко. Едва ли не на каждом хуторе можно было без особого труда докопаться до угольного или рудного пласта. По всей степи стали возникать шахты и заводы. Посёлки вокруг них назывались бесхитростно, по-сельски: Авдеевка, Макеевка, Кадиевка, Дебальцево. Телеги, гружённые рудой и углем, тянулись к заводам. Иной раз труд копателя оказывался выгоднее хлеборобства.
В это время богатство России стало прирастать железными дорогами. В ровной, как стол, донецкой степи сама собой напрашивалась мысль соединить возникшие рудники и металлургические заводы железными дорогами.
Мысль оказалась правильной. Паровозы были гораздо быстрее лошадей, а емкость железнодорожных вагонов куда выше вместимости телег. С ростом объёмов перевозок, примитивные копанки превратились в производительные шахты, а мелкие заводы – в крупные промышленные предприятия, окружённые рабочими посёлками. Территория Донбасса растянулась до Ростова, до Азовского моря и почти что до Волги. Донбасс загудел и задымил.
И в центре этого индустриального великолепия, как единственный крупный город, своеобразной столицей оказался Луганск. В 1900 году он стал ещё и железнодорожной столицей. На Луганском заводе стали делать паровозы. Такое производство на пустом месте не создают: в Луганске было и железо, и рабочие руки, и квалифицированные инженеры. С другой стороны, крупный машиностроительный завод в городе – лучший ускоритель культуры и образования. Луганск был почти обречён стать административной, производственной и научной столицей этого края.
И тут приходит конец фантазиям о том, во что бы превратились Царицын и Луганск, если бы история пошла другим путём. События последующих лет смешали все планы и разрушили все надежды.
