Портрет мадам Рекамье. Художник Jacques-Louis_David 

В студенческие годы, помнится, была в нашей группе девушка-хромоножка. Назовем ее для определенности Женей. Была Женя не то чтобы совсем колченогая, однако, прихрамывала довольно явно. Из-за этого физического недостатка все однокурсницы совершенно справедливо решили, что Женя им не соперница, и потому относились к ней с определенной симпатией. А мальчики... Наши мальчики, в то время разбрызгивали во все стороны кипящие свои гормоны и думали, что природа создала женщину для секса и только для секса! Женечку они как объект своих сексуальных интересов не рассматривали. Потому-то с мужской половиной курса отношения у Жени сложились вполне товарищеские, и от назойливых приставаний она была избавлена.

К тому же Женя была неплохой хозяйкой. И уже на втором курсе она «прикормила» всех мужчин нашей группы. С десяток парней собирались по четвергам вокруг большой сковородки жареной картошки в ее комнате в общежитии. Как ни странно, ни к безобразиям, ни к дракам это не приводило. Даже традиционную в мужских собраниях бутылку распивали не всегда. Несмотря на это скучно не было. По четвергам мальчики изо всех сил старались показать себя с лучшей стороны, и у них это получалось. Почему?

Чуть позже я понял причину этого. Совершенно случайно хромоножка Женя стала хозяйкой того, что в конце блистательного 18-го века в блистательном Париже называлось «салоном». И с ролью хозяйки «салона» хромоножка Женя справлялась прекрасно. Как ни странно, очень помогло ей в этом то, что никто из гостей на нее, как на женщину, не претендовал. Таким образом, она стала всеобщей «дамой сердца». Каждый парень, пришедший к Женечке на картошку ее своей подругой (причём, только своей!). Только для нее одной он и старался.

Рекамье-кушетка 

Явление, аналогичное парижским салонам, случалось не только в продвинутой Франции. В Литве, к примеру, сельский ксендз в своем приходе был непререкаемым авторитетом для всех женщин, и зачастую в делах не только духовных, но и светских. Он, принявший обет безбрачия, оказывался как бы мужем каждой прихожанки. И не в таком глупом деле, как секс, а там, где по всеобщему женскому признанию следовало проявить настоящие мужские качества, то есть ум, силу духа и рассудительность.

Женечка заняла очень важное место в мужском сообществе нашего курса, роль всеобщей наперсницы. «Наперсник» – это человек, на персях (то есть на груди) у которого можно выплакаться. Друг душевный.

Перси у Женечки были достаточно широкие и в прямом, и в переносном смысле этого слова. Места для скупых (и не скупых тоже) мужских слез на них всем хватало. Скорее всего, Жене такая роль нравилась. Иначе не стала бы она заморачиваться с еженедельной жаркой картошки по четвергам.

Недавно я припомнил Женечку, прочтя слова, обращенные Проспером Мериме к одной из таких вот женщин-наперсниц. В письме, написанном в июле 1857 года этот писатель, которого я до сих пор считаю одним из лучших французских авторов, признавался:

Женечка преуспела в ремесле «подкручивания» мужчин, и она была не первой и не последней женщиной, этим занимавшихся. В европейской истории осталось имя самой известной такой «часовщицы», мадам Рекамье (madame Récamier; 1777 – 1849) . Женщина эта прожила долгую жизнь, семьдесят два года. А поскольку она жила на переломе эпох во Франции, в годы, прожитые ею, вместилось огромное число событий и встреч. Столько иной раз и за сто лет не произойдёт!

Рекамье – фамилия парижского банкира, за которого в 1793 году вышла замуж юная Жюли Аделаида Бернар (так звали в девичестве нашу героиню). Это был странный брак. Жене - 16 лет, мужу - 42. Господин Рекамье, конечно, не был ещё старой развалиной, но супругу свою исполнением супружеского долга не утомлял. Почему проживание в одном доме с юной девушкой не подстёгивало чувств её мужа? Поговаривали, и слухи эти были не лишены основания, что Жюли Бернар – родная дочь Жака Рекамье, у которого еще за два года до рождения девочки, в 1775 – 1777 годах был роман с матерью Жюли. Фиктивный брак, таким образом, был неплохим способом, который банкир Рекамье придумал, чтобы обеспечить своей дочери достойную жизнь в Париже. К тому же – не забудем – началась революция, и женитьба на прелестной провинциалке, дочери лионского нотариуса, могла спасти парижскому банкиру и состояние, и жизнь.

В своем новом доме, который был подарен ей на свадьбу, Жюли стала принимать гостей и довольно скоро салон мадам Рекамье стал известен всему Парижу. Не удивительно, ведь на вечерах у прелестной хозяйки мадам встречались самые «сливки» образованного парижского общества. Писатели, знаменитые политики и военные. Даже брат императора Наполеона, Люсьен Бонапарт, захаживал. Да что там, сам Наполеон не остался равнодушным к прелестям хозяйки салона. Жюльетта могла бы блистать при дворе, но она вполне сознательно становится «оппозицией его императорского величества». В ее салоне собираются люди, недовольные Наполеоном и его политикой. Результат не замедлил сказаться. В 1803 году император приказывает закрыть салон, в 1805 году способствует разорению банка господина Рекамье, а в 1811 году высылает Жюли из Парижа.

В отличие от Женечки, мадам Рекамье слыла красавицей. Думается, что это только осложняло ее задачу: быть в хороших отношениях с каждым из мужчин, посещавших ее дом, дружить со всеми, но не отдавать предпочтения никому. В результате произошло то же, чему свидетелем я был в годы своей «общежитской» юности. Каждый гость считал госпожу Рекамье своей (и только своей!) музой. Только к известной писательнице мадам де Сталь, которая была на одиннадцать лет старше ее, Жюли питала истинную дружескую привязанность на протяжении почти что двадцати лет. И только после смерти подруги, к сорока годам, она влюбляется страстно, да и то скорее всего, платонически в писателя и политического деятеля Рене де Шатобриана.

Французы в восторге от подобной виртуозности мадам Рекамье. Желчные же и слишком рассудительные англичане придерживаются иного мнения. Мадам Рекамье – считают они – чемпионка жестокого флирта, какой возможен только среди француженок. Наши мальчики говорили про таких «дама динамо» Дама-то, конечно, динамила своих поклонников. Но, как и положено названной электрической машине создавала среди тех, кто осмеливался войти с ней в контакт, такое высокое напряжение, что они гениально «разряжались» в творчестве. Именно этой творческой, интеллектуальной, атмосферой прославился салон мадам Рекамье двести лет назад. Именно этим прославилась и сама Жюльетта Рекамье, которая ни книг не писала, ни картин не создавала.

Впрочем, одному предмету имя свое она передала. Известный французский художник Жак-Луи Давид (Jacques-Louis David), изобразивший и смерть Марата, и коронацию Наполеона, в 1800 году написал портрет красавицы Рекамье. Свою модель он разместил полулежа на кушетке с изысканными, волнообразными контурами подлокотников и спинки. Благодаря этой картине такие манерные женские кушетки вошли в моду и получили название рекамье.